18 сентября 2014 г.

Если враг твой голоден...

Свидетельство о вере
Из воспоминаний Начальствующего епископа ОЦХВЕ США Петра Алексеевича Разумовского на конференции узников в США (Сакраменто, Калифорния)
...Не знаю, смогу ли я вам это рассказать? Потому что когда я начинаю вспоминать то, что хочу сказать, у меня горло перехватывает. Я никогда раньше об этом не говорил. Это очень трудно, но дело в том, что мы должны за обижающих молиться…

Прочитаю место из Евангелия, которое я запомнил на всю жизнь: «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5:43-45).

Вот такое необычное слово Господь сказал: «Я говорю вам: любите врагов...» Попробуйте любить врага. У некоторых есть такое понятие: брат что-то не так сказал, из-за чего-то с ним поссорились, и он уже видит в нем врага. Да это брат твой, он никакой тебе не враг! И слово, которое я прочитал, говорит совершенно о другом.

А мне пришлось в юности, лицом к лицу встретить своего врага. Вы подумаете, да где ж ты его нашел, этого врага? Я его не искал...

Но это было со мной, если хотите в этом убедиться, я могу снять рубашку и показать мои шрамы от врагов на спине. А было вот что.

Когда меня призвали в армию, была еще война в 1944 году. Мне тогда было 17 лет, 18-й пошел. Когда меня отец провожал, он говорит: «Сынок, если ты не примешь присягу, тебя расстреляют. Война! Господи, помоги!»

Случилось так, как говорил отец. Это было в Беларуси. Наша часть стояла в Поречье недалеко от Пинска, там есть местечко Яново. Когда вопрос коснулся присяги, меня вызвал командир части, майор Рымша, заместитель у него был капитан Федоренко.

Стою я у них в кабинете. Майор достал два пистолета и говорит: «Вот видишь, одним пистолетом в этот глаз, а другим в другой и мозги у тебя вылетят на стенку. Мы знаем о том, что ты сектант, да еще отказываешься от присяги, не желаешь брать оружие, не хочешь убивать. Сейчас в военное время я тебя могу расстрелять прямо тут. Понимаешь?» «Понимаю».

Он положил один пистолет, а второй держит. Думаю: «Неужели он будет все-таки стрелять? Ну, если мне положен расстрел, то должен суд какой-то быть». Но во время войны не всегда это было. Там беспощадно могли расстрелять тебя в любую минуту.

И все-таки он выстрелил. Когда пуля ударяет, я знаю, как от пули падают. Развернула она меня, и я плашмя упал на пол. А он стоит с пистолетом. Думаю: будет он еще стрелять, добивать, или нет? У меня из горла кровь пошла. Когда он увидел это, то вышел. А я все-таки встал, разделся и говорю дневальному солдату, который там стоял: «Посмотри, где пуля вошла?» «Нигде нету ничего, у тебя на лице кровь, а пуля попала в руку». Руку поднял: «А там где-нибудь есть?» Он говорит: «Нигде нет». Я ему говорю: «Как это пуля попала в руку, а из горла кровь течет?» Однако меня все-таки отвезли в госпиталь.

Я знаю, что Бог не только управляет ветром, бурей и всем в мире, Он и пулей управляет. Потом я узнал, что пуля коснулась кости, отрекошетила и четыре миллиметра до сердца не дошла. Когда рентген сделали, было видно: пробила легкие, потому у меня кровь пошла горлом.

И вот, получилось так, что я целый год ходил с этой пулей. Год прошел и мне говорят: «Тебе надо делать операцию, чтобы достать пулю».

Со спины мне резали, доставали пулю. Операцию делали без наркоза. Это можно себе представить, без наркоза разрезать спину? Двое, кто там стоял, крючками за ребра зацепили, раздвигали их, а хирург копался в легких, доставал эту пулю. Мне на спину тазик поставили и я чувствовал, как медсестра шприцем кровь выбирала и в тазик сливала, чтобы можно было хирургу работать. Не передать, конечно, какая тяжелая операция была. В конце операции я сознание стал терять, уже ничего не вижу, все мутно...

Операция закончилась, я семь дней лежал на животе, нельзя было ни поворачиваться, ни двигаться. На восьмой день в 9 часов утра мне сняли швы, а в 10 часов я уже был в тюрьме. Все-таки они оформляли мои документы, чтобы посадить. Прошло несколько дней; рана гноится, перевязки никакой, из легких кровь идет, одежда прилипает. Отдерешь ее, а что там, мне же не видно.

И дальше происходит вот что. Открывается дверь в камеру, и вводят этого майора Рымшу, который в меня стрелял. И капитан Федоренко тоже с ним. Я не поверил своим глазам. Майор смотрит на меня, а я на него смотрю и думаю: «Убийца. Это враг мой, вот настоящий враг». Это не передать, тяжело вспоминать. Говорю: «Товарищ майор, проходите, — я как раз с краю лежал, подвинулся, — тут место есть, вот здесь ляжете». Они оба легли рядом со мной. Спрашиваю майора: «За что же ты попал? Ты так усердно служил своему господину и вдруг ты оказался со мной рядом, на нарах?» Он говорит: «Я не знаю». «А я тебе скажу: у Бога есть закон урожая, что человек посеет, то и пожнет».

А он говорит: «Как это понять?» Спрашиваю: «По какому делу тебя обвиняют?» «Я иду по 57 статье, как изменник родины». «Так тебе расстрел». Он говорит: «Я знаю». «Ты стрелял в меня, а теперь будут стрелять в тебя. У Бога есть закон урожая. Что посеешь, то и пожнешь». Он мне в ответ: «Но ведь ты-то живой». Я говорю: «Да, я живой». А он говорит: «Ты знаешь, почему ты живой? Ты помнишь, когда я выстрелил, ты упал, у тебя из горла кровь пошла. Я посмотрел на тебя и думаю: зачем я убил этого мальчишку? — Я вспомнил, что он сразу вышел тогда из кабинета. Он продолжал: — Я сказал, чтобы они отвезли тебя в госпиталь».

Помню, тогда подумал: стрелять не стал, и в госпиталь отвезли. Там меня откачивали. Оба легкие залиты кровью, дышать нечем, сил никаких нет, но Бог дал — живым остался. А когда прилетал медицинский генерал, захотел на меня посмотреть и сказал: «Это уникальное ранение, слепое пулевое ранение грудной клетки». И говорит: «Сынок, ты не должен жить». «Нет, товарищ генерал, наоборот, я должен жить». «С таким ранением не живут, это смертельная рана». А я говорю ему: «Жив Бог и жива душа моя». Он посмотрел на меня и ничего не сказал. От такого ранения человек жить не должен. Майор говорит: «Как удивительно все-таки, почему-то ты живой?» Отвечаю: «Да, вот живой. А мне еще удивительнее, почему ты попал в камеру».

Я смотрю, они вместе с капитаном так сидят на нарах. Говорю: «Вы давно не ели?» «Уже двое суток, пока этапом шли, пока нас везли, есть не давали». А у меня была паечка, еще там мне солдаты передали передачку. Достал ее: «Давайте поешьте». И вот здесь вспомнил слово: «Если враг твой голоден, накорми его», убийцу своего накорми. Это не простое дело. Может показаться – что тут особенного? Попробуй! Он, ну самый настоящий убийца. Я им кипяточку принес, кружку дал, чтобы они с хлебом запивали кипяток. Смотрю на майора, капитан ел молча, а у майора слезы катятся...

Ну вот, они поели, он мне говорит: «Но меня-то все-таки расстреляют». Я говорю: «Знаешь, товарищ майор, тебя не расстреляют». Он говорит: «Почему?» «Если расстрелять, тебя бы сразу отвезли на Лубянку и там бы с тобой закончили. Но почему-то ты попал в камеру со мной! Я, когда увидел, что ты вошел в камеру, понял, что это план Божий. Мой убийца стоит передо мной, это никакая не случайность. И вот, я прощаю тебя во имя Господа и попрошу Бога, чтобы Он тебя помиловал». Он говорит: «Это не поможет». «Поможет». «Я, — говорит, — когда в тебя выстрелил, увидел, что у тебя из горла кровь пошла, вспомнил слова матери. У меня мать православная, она все время говорила мне: сынок, будь честным. А я посмотрел, как я нечестно с тобою поступил, выбежал тогда. И вот, эта моя нечестность мне покоя не давала, больше года прошло, а у меня все время перед глазами стояло, как ты упал и горлом кровь пошла и слова матери: «Сынок, будь честным».

Это его настолько мучило, что он не находил покоя: «У тебя же мать есть». Я говорю: «Конечно, есть мать». «Ведь ты не должен был остаться в живых, такое смертельное ранение, я тебя, считай, убил». «Да, ты убийца, но Слово Божие говорит: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, молитесь за обижающих». Вот это как раз то, что у нас с тобой на сегодняшний день и происходит».

Ему труднее было, чем мне. Насколько ему было тяжелее! Он мучился.

Несколько дней они были со мной в камере. И в эти дни произошло такое, что сохрани Бог и помилуй видеть это.

В камере было битком набито уголовных преступников. Встают четыре молодых парня, хватают одного, заломили ему руки назад, один ему полотенцем рот завязал, потащили его к параше. Нагнули его и начали кусочком лезвия перерезать ему горло, даже не бритвой, а уголком лезвия. Двое его держат, один за полотенце, другой — за руки, а четвертый ему режет… Можете себе представить, наклонили, чтобы кровь стекала в парашу, чтобы на полу ее не было. Никто не вступился. И майор видел все это. Я ему тогда сказал: «Ты знаешь, майор, если бы я сказал им, что ты в меня вот так стрелял, ты бы сейчас на очереди был. Вот твоя доля». Он говорит: «Я понял это сразу». Когда его зарезали, вся кровь сошла, судороги кончились, ему горло завязали этим же полотенцем и бросили под нары.

А вечером проверка. Мы все встали около нар, стоим. Корпусной считает, а в камере нас было 73 человека. Одного не хватает. Еще раз пересчитал. Не хватает. Опять пересчитал. Не хватает. Может быть, кто спит под нарами? Видит ноги там. За ноги вытащили. Ну и что тут? Человека зарезали. Спрашивает: «Кто?» Но кто тут скажет, кто? А я как раз с краю был. Он на меня: «Кто?» Я молчу. Он меня на коридор. «Скажешь, кто!» На допрос повели: «Кто?» «Не скажу, кто». «Скажешь!» «Нет». «Скажешь! Мы тебя замучаем и ты скажешь». «Не скажу, знаете, почему? Потому что человека этого уже не вернешь, а еще сколько людей погибнет? Их расстреляют, или еще что-то с ними сделают, и я буду в этом виновен, не скажу». «В изолятор! А там скажешь».

В изоляторе через день давали 300 граммов хлеба и кружку воды. Сидеть можно было на чурбане, отпиленном от бревна, он стоял посредине. Это была особо жестокая тюрьма, Пинская, ее сейчас уже нет, разрушили. Сидеть нужно было на этом чурбане с 6 утра до 12 ночи, руки должны лежать на коленках и смотреть нужно только на «волчок», или на «кормушку», в одну сторону. В 12 ночи отбой. А после отбоя спать на «гробу». Там «гроб» такой стоял цементный около стенки, специально сделали, чтобы мучить людей. Спать до 6 утра, а в 6 утра вставать и опять садиться на этот чурбан и сидеть до 12 ночи. Все тело начинало ломить, невмоготу было, а нельзя ни наклониться, ни походить. Только сидеть и смотреть на этот «волчок».

На какие-то сутки я уже не выдержал, на коленку рукой облокотился и сижу. Надзиратель увидел это нарушение карцерного режима. Командует: «Надеть на него рубашку!» Кто знает, что это такое? Рубашка такая брезентовая, у неё рукава метра по четыре, а может и больше, длинные такие. Когда надевают, руки перекрещивают. Одним рукавом в одну сторону обмотают, другим в другую, по три человека начинают тянуть. Врач стоит, смотрит на секундную стрелку, чтобы лишнее не перетянули, потому что сердце остановится, если зажмут.

Вот такую рубашку мне надели. Сознание я потерял, меня бросили на пол, рубашку сняли, водой холодной облили и ушли. Сколько я лежал, не знаю, потом очнулся и пополз на этот «гроб», чтоб хоть полежать немножко не на полу, по нему черви ползают, букашки какие-то там везде, да и по «гробу» ползают. Сырость такая, грязь. Я после так и не мог уже встать с этого «гроба», так и лежал, хоть мне и говорили: садись на пень. Но у меня уже сил больше не было, я не мог сидеть. В конце концов меня отправили обратно в камеру.

Когда я пришел в камеру, вид у меня был, конечно, невзрачный, говорили, какой-то зеленый. Майор говорит: «И все это я виноват. Ты сюда бы не попал и вот опять тебе такие муки, а что еще будет впереди?» Я отвечаю: «Знаешь, что будет впереди? В Слове Божием написано, что временные наши страдания ничего не стоят по сравнению с той славой, которая откроется». «А, ты фанатик, какая слава? Терпеть такие мучения! О чем ты говоришь?» «Я говорю о том, что написано в Слове. Жив Господь и жива душа моя! Победа за Богом будет, потому что наш Господь живой, и мы живы будем». Вот такой прошли мы дорогой.

Так вот, я предлагаю сегодня такую совершить молитву: простить всех, кто на кого что имеет. Простить всех врагов. Помог бы нам в этом Бог!

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Ваши комментарии вдохновляют на работу...спасибо.